| Карпов И.П. Семантическое поле зрения (Л.Н. Андреев) |
§ 1. Зрение — подсистема восприятияЗрение — подсистема восприятия (наряду со слухом, обонянием, осязанием, вкусом). Семантический примитив «видеть» — основной перцептный глагол, содержащий ментальные значения: 1) представлять, 2) считать, 3) понимать, 4) узнавать, т. е. такой глагол, семантика которого соприкасается с интеллектуальной, эмоциональной и речевой сферами человека. Ситуация зрения включает двух основных участников: того, кто видит, смотрит, и то, что видится, а также отношения между субъектом и объектом зрения. Субъект зрения может не только пассивно «видеть», но и активно «смотреть» (всматриваться, высматривать). Поэтому ситуацию зрения обслуживают четыре типа глаголов и глагольных выражений: видеть — быть видимым — смотреть — бросаться в глаза. Эти глаголы задают основной лексикографический тип в сфере лексики зрения. Зрение локализуется в органе восприятия — глазе, поэтому единство акта зрения (кто видит — что видит) подразумевает и комплексный анализ этого единства, т. е. анализ и самого видения, зрения — семантику «глаза». В теоретическом аспекте необходимо иметь в виду, что «зрительное и, несколько в меньшей степени, слуховое восприятие нуждается во все новых и новых выразительных средствах. Словарь именно этих систем обслуживает наибольшее число коммуникативных ситуаций и скорее всего изнашивается от постоянного употребления» (см.: Апресян 1995). Именно в сфере лексики зрительного восприятия часто сосредоточиваются «словесные» усилия писателя, пытающегося не только выразить свое оригинальное видение мира, но и описать это видение оригинально (см. парадигмы «глаза»: Павлович 1995: 384–404). * * *Исследование семантики зрения проведено на полной выборке соответствующих слов в произведениях «Красный смех» (136 примеров), «Елеазар» (76 примеров), «Иуда Искариот» (139 примеров), а также на частичной выборке наиболее выразительных и функционально характерных описаний глаз, взгляда во всех прозаических текстах Андреева. Всего: 420 примеров. В эмпирическом аспекте необходимо иметь в виду, что чем значительнее в произведениях Андреева роль ситуации психической трансформации, чем больше представлен абстрактно-символический тип номинации, чем многочисленней метафоры, — тем больше автор «работает» «глазами», «взглядом». В пределах произведений, в которых преобладает предметно-реалистическая номинация, частотность перцептных слов уменьшается, т. е. автор теряет одно из основных своих лексических средств. § 2. Глаза, взгляд, зрение, видение (субъектно-объектные отношения)Одной из особенностей рецепторного восприятия является нерасторжимая связь в акте восприятия того, кто воспринимает, посредством чего воспринимается и что воспринимается. Эта особенность обусловливает единство субъектно-объектных отношений в семантике перцептных слов. 1. Глаза — часть человека.Лицо, глаза — главная часть внешности человека, видимая и изображаемая в текстах Андреева. Лицо, глаза, взгляд — субъектно абсолютизированы, т. е. их видение, их выделение среди других частей человеческого тела приписывается абсолютно всем субъектам речи, в какой бы форме повествования ни было выполнено то или иное произведение. Даже в пьесах персонаж может приказать (попросить) другого персонажа «не конфузиться», дать себя рассмотреть.
Сторицын — сыну Сергею: «Постой, постой, я как будто первый раз вижу твое лицо… сиди, сиди, не конфузься. Значит, это плоское, придавленное, сжатое в висках — твой лоб, лоб моего сына? Странно! И откуда у тебя эта низкая, звериная челюсть… вероятно, ты можешь перегрызть очень толстые кости, да?» («Профессор Сторицын») (4: 515)4 . Екатерина Ивановна — Ментикову: «Постойте, сидите неподвижно, я хочу вас рассмотреть» («Екатерина Ивановна») (4: 429). Персонаж воспринимает прежде всего глазами и в другом человеке видит прежде всего глаза, общение происходит в значительной степени посредством глаз, взглядов. Видение всей внешности человека — изображение фигуры — а) относится или к редким исключениям, б) или является «общим местом», предметно-стилистически авторски не акцентированным, в) или воплощается в общем контурном наброске с выделением разнородных, неподдающихся классификации (хаотичных) деталей. К исключению может быть отнесено «картинное» описание женщины в раннем рассказе «У окна». Заметим, что, например, в «Темных аллеях» Бунина «картинное» видение — наиболее характерное.
«Когда пьяные прошли, уныло-задорные звуки гармоники стихли, из покосившегося домика с хлопающей ставней вышла женщина, жена Гусаренка, и остановилась на крылечке, глядя вслед за прошедшими. На ней была красная ситцевая блузка, запачканная сажей и лоснившаяся на том месте, где округло выступала молодая, почти девичья грудь. Ветер трепал грязное платье и обвивал его вокруг ног, обрисовывая их контур, и вся она, с босых маленьких ножек до гордо повернутой головки, походила на античную статую, жестокой волей судьбы брошенную в грязь провинциального захолустья. Правильное, красивое лицо с крутым подбородком было бледно, и синие круги увеличивали и без того большие черные глаза. В них странно сочетались гнев и боязнь, тоска и презрение. Долго еще стояла на крылечке Наташа и так пристально смотрела вслед мужу, идущему из одного кабака в другой, точно всей своей силой воли хотела вернуть его обратно. Рука, которой она держалась за косяк двери, замерла; волосы от ветра шевелились на голове, а давно отвязавшаяся ставня упорно продолжала хлопать, с каждым разом повторяя: нет, нет, нет» (1: 109). Героиня как бы поставлена к двери, и так живописуется — кроме этого ракурса, все остальное в цитируемом описание вполне авторское (андреевское): выделение лица, глаз, взгляда с его «суггестивной» функцией — взглядом «вернуть», приказать, воздействовать. 2. Глаза — часть лица.Лицо человека видится автором прежде всего как имеющее глаза. Глаза — обязательный элемент лица, остальные элементы — варьируются.
«На висках Елеазара, под его глазами и во впадинах щек лежала густая землистая синева» (2: 192). «И увидел Елеазар прекрасное гордое лицо» (2: 199). «Подойдя близко, он внимательно рассмотрел лицо Елеазара» (2: 206). «<�…> все вздохнули облегченно и подняли глаза: прямо на них, все охватывая одним взором, тяжело и страшно смотрел воскресший Елеазар» (2: 194). «<�…> холодный взгляд, в глубине которого неподвижно застыло ужасное» (2: 195). 3. Глаза — зрачок.Глаза как предмет имеют своей составной частью зрачок.
В зрачке живет «демон лжи и сомнений» (1: 274), «сквозь черные кружки его зрачков, как сквозь темные стекла, смотрит на людей само непостижимое Там» (2: 196). 4. Глаза живого человека.Вопрос о выделении глаз живого человека требует своей постановки, хотя бы в форме констатации, в связи с наличием значительного количества описаний глаз умирающего человека (трупа). 5. Глаза трупа.
«И, наклонившись, я заглянул в ее мертвые глаза. Большие, жадные к свету, они остались открытыми и были похожи на глаза восковой куклы — такие же круглые и тусклые, точно покрытые слюдой. Я мог трогать их пальцами, закрывать и открывать, и мне не было страшно, потому что в черном, непроницаемом зрачке уже не жил демон лжи и сомнений, который так долго жадно пил мою кровь» («Ложь») (1: 274). «Но, куда бы ни поворачивалось обезображенное смертью лицо, красные глаза, налитые кровью и теперь одинаковые, как братья, неотступно смотрели в небо» («Иуда Искариот») (2: 264). 6. Глаза животного.Животный мир в произведениях Андреева представлен незначительно, поэтому «глаза животного» выступают более, и тоже незначительно, в метафорическом значении.
Глаза — глаза розы: «Фома! Ты любишь желтую ливанскую розу, у которой смуглое лицо и глаза, как у серны?» («Иуда Искариот») (2: 219). Глаз — глаз кактуса: «Как? Ты не знаешь и того, что у многорукого кактуса, который вчера разорвал твою новую одежду, один только красный цветок и один только глаз?» («Иуда Искариот») (2: 220). 7. «Глаза» абстрактных сущностей.Глазами, способностью видеть наделяются и абстрактные сущности, тем самым им приписывается метафорическое значение.
Жизнь: «Жизнь, с которой он так долго мирился, как с фактом, взглянула ему в лицо своими глубокими очами, холодными, серьезными и до ужаса непонятными в своей строгой простоте» («Рассказ о Сергее Петровиче») (1: 237). Демон лжи и сомнений: «мне не было страшно, потому что в черном, непроницаемом зрачке уже не жил демон лжи и сомнений, который так долго, так жадно пил мою кровь» («Ложь». 1: 274). Скука: «<�…> мертвая серая скука тупо смотрела из глаз» («Елеазар») (2: 195). Там: «И теперь он снова среди людей — касается их — смотрит на них — смотрит на них! — и сквозь черные кружки его зрачков, как сквозь темные стекла, смотрит на людей само непостижимое Там» («Елеазар») (2: 195–196); «но глаз его они изменить не могли — темных и страшных стекол, сквозь которые смотрело на людей само непостижимое Там» («Елеазар») (2: 205). Вечность: «И снова молчание, огромное, как глаза вечности» («Елеазар») (2: 244). Ужасное <�во взгляде>: «<�…> синее лицо мертвеца, одежды жениха, пышные и яркие, и холодный взгляд, в глубинах которого неподвижно застыло ужасное» («Елеазар») (2: 195). § 3. Синонимический ряд — «глаза», «видеть», «смотреть». «Красный смех»
§ 4. Синонимический ряд — «глаза», «видеть», «смотреть». «Елеазар»
§ 5. Синонимический ряд — «глаза», «видеть», «смотреть». «Иуда Искариот»
Семантика зрения в «Иуде Искариоте» во многом зависит, во-первых, от того, что Иуда имеет один здоровый, «живой» глаз, другой у него — «покрытый белесой мутью», «слепой»; во-вторых, противопоставляются глаза, взоры Иуды и Иисуса Христа; в-третьих, общение персонажей постоянно сопровождается описанием их взглядов. Эти обстоятельства определяют обилие семантических значений лексики зрения и постоянных противопоставлений «светлой» и «темной» предикации. § 6. Глаза, взгляд — качествоКлассификация предикации качества как «светлое» и «темное» — при всей обобщенности — все-таки дает нам «картину» и авторской работы богатствами русского языка, и указывает на тяготение автора к определенному типу эмоциональности (мелодраматическому). Предикация, типа вкусовой, может быть не учтена в виду своей редкости и «экзотичности»: «Не более как год тому назад, в эту же самую пору, ей удалось выклевать глаза, поразительно вкусные глаза, у какого-то молодого черноусого молодца» («Что видела галка») (1: 78). 6.1. «Светлая» предикация.
«Светлая» предикация в основных текстах Андреева количественно незначительна: «не было у него желания приласкать черную головку и заглянуть в наивные, сияющие глазки» («Елеазар») (2: 196); «еще таилась в углу глаз стариковская тихая нежность» («Елеазар») (2: 205); «так мягок, так нежно-чарующ был взор Елеазара» (2: 207). В «Елеазаре» глаза с образами света соотносятся один раз, когда говорится о художнике Аврелии: «светила луна в его глазах, и солнце сверкало в них» (2: 199). Исключением является повесть «Иго войны», рассказ «Полет», некоторые другие произведения, в общей авторской эволюции писателя свидетельствующие о временной объективации «положительного» эмоционального комплекса. Однако в этих произведениях частотность лексики зрения незначительна. «Глазами», «взглядом» автор «работает» в равной степени с другими лексическими единицами, что соответствует его переходу к реалистическому типу номинации. 6.2. «Темная» предикация.
«<�…> не было на земле ни такого жара, ни такого света, который мог бы согреть Елеазара и осветить мрак его очей« (2: 197). § 7. Глаза — метафора. Парадигма «Глаза — Y»Мертвые глаза — круглые, тусклые глаза восковой куклы (1: 274). Черные кружки зрачков — темные стекла (2: 196); «темные и страшные стекла» (2: 205). Глаза — корзины: «Вот мои корзины, куда собираю я свет луны и сияние солнца» (2: 199). Глаза — луна, солнце: «И это было правда: светила луна в его глазах. и солнце сверкало в них» (2: 199). Глаза — орел: «загорали и гасли его орлиные глаза» (2: 208). Глаза — молчание вечности: «И снова молчание, огромное, как глаза вечности» ( 2: 244). Глаза — нож: <�Иуда> «погрузил, как нож, свой прямой и острый взгляд в его спокойные, потемневшие глаза» (2: 247). (Впервые «нож» — в рассказе «В тумане», Павел убивает проститутку и себя кухонным ножом.) Глаза — молния: «молнией своего взора осветил» (2: 247). § 8. Поэтическая функция глаз, взгляда 8.1. Функция указания на интеллект.Глаза, взгляд — указывают на внутреннее состояние человека, интеллектуальное и эмоциональное, являются главным семантическим средством противопоставления персонажей.
«Глупый» Сергей Петрович («Рассказ о Сергее Петровиче»): «К зеркалу он подходил редко и даже чесался так, на ощупь, а когда подходил, то долго всматривался в свои глаза, и они казались ему мутными и похожими на гороховый кисель, в который свободно проникает нож и до самого дна не натыкается ни на что твердое» (1: 227). У персонажа-интеллектуального антагониста, «умного» Новикова, — глаза «зоркие, смелые» (1: 227). «Он наблюдал его лицо, движения и мысли и краснел, когда Новиков ловил на себе его тупые, но внимательные взгляды» (1: 233). В «Мысли» — та же характеристика глаз, та же их поэтическая функция. Ограниченный Савелов, с точки зрения Керженцева:
«Плохи у него были одни глаза — бледные, без огня и энергии» («Мысль») (1: 386); Керженцев о себе: «Глаза у меня черные, красивые, прямые, — и им верили» (1: 388). В «Иуде Искариоте» — противопоставление «умного» Иуды и «глупого» Фомы. 8.2. Функция указания на эмоциональное состояние.Глаза, взгляд указывают на эмоциональное состояние человека.
«Глаза Петьки давно уже перестали казаться сонными, и морщинки пропали. Как будто по этому лицу кто-нибудь провел горячим утюгом, разгладил морщинки и сделал его белым и блестящим» («Петька на даче») (1: 144). 8.3. Функция посредничества.Глаза выступают посредниками, проводниками, сквозь которые оказывают влияние на человека миры феноменальный (прежде всего социальный) и ноуменальный, а также сквозь которые человек воздействует на человека. Влияние, воздействие происходит прежде всего в форме насилия, приказа. Глаза — свидетели внутреннего вектора ноуменального мира, соотносимого с подсознанием человека.
«Казалось, что чьи-то мертвые очи разыскивают нас и охватывают своим ледяным взглядом» («Ложь») (1: 274). «Небольшие серые тусклые глаза смотрели на меня в упор, не моргая. В них совсем не было мысли, но откуда-то из глубины поднималась тихая молчаливая мольба, полная несказанной тоски и муки; жалкая, просящая улыбка как бы застыла на его лице» («Алеша-дурачок») (1: 52–53). Глаза — свидетели внешнего вектора ноуменального мира, соотносимого с Тьмой, Бесконечностью, Там. Факт уничтожения глаз Елеазара соединяет в себе действие человека по отношению и к феноменальному, и к ноуменальному мирам: в пределах феноменального мира происходит собственно ослепление Елеазара, но глаза его уничтожаются как свидетели мира ноуменального: «каленым железом выжгли глаза Елеазара» (2: 208). 8.4. Функция указания на общение.Глаза, взгляд — наряду со словом — активнейшим образом участвуют в общении между персонажами, а также в общении персонажей с мирами феноменальным и ноуменальным: «когда на их глаза падал мой светлый и веселый взгляд, лица их бледнели» (1: 274); «и теплые взгляды любви тянулись к его лицу, еще сохранившему холод могилы» (2: 193). 30.8.5. Функция указания на структуру общения.Общение посредством взглядов имеет свою структуру. В произведениях Андреева 1903– 1010 годов возможно выделить по крайней мере три типа структур зрительного общения. 8.5.1. «Монологическая» структура.В центре этого типа зрительного общения — главный персонаж повествования, «я»-рассказчик, через его взгляд дается «картина мира». В других персонажах он видит прежде всего глаза, в которых ему мерещится, видится нечто мистическое — Красный смех, Тьма, Безумие. По ходу повествования Красный смех, Тьма, Безумие опредмечиваются, они воспринимаются и видятся главным персонажем как ноуменальные образы, явленные в пределах феноменального мира. Наиболее полно эта структура зрительного общения воссоздана в повести «Красный смех». «Монологическая» структура существует только в повествовании, организованном ситуацией психической трансформации. В повествовании, организованном ситуацией бытовой определенности, например, в повести «Иго войны», при всех многочисленных акцентах «видения» персонажа, само это видение является только одним из элементов взаимоотношений персонажа с другими персонажами и окружающим миром. 8.5.2. «Проводниковая» структура.В центре этого типа зрительного общения — персонаж-проводник. Елеазар (рассказ «Елеазар») абсолютно пассивен как обладатель «загадочного» взгляда. Через его взгляд на людей взирает равнодушное Бесконечное, Там, ужас бесконечного, Пустота. «Проводниковая» структура является также «монологической» — в том смысле, что посредством взгляда персонаж фактически не общается с людьми, он просто «смотрит» — «без желания что-либо скрыть, но и без намерения что-либо сказать» (2: 194). Через взгляд Елеазара смотрит само бесконечное Ничто. На это «Ничто» смотрят: 1) гости, слуги, придворные божественного Августа, 2) скульптор Аврелий, 3) пьяница, 4) влюбленные, 5) мудрец, 6) император Август. Только Август находит в себе силы сопротивляться взгляду Елеазара, но и его жизнь теперь омрачена «мраком пустоты и ужасом бесконечного»: «В тот вечер с особенной радостью вкушал пищу и питие божественный Август. И минутами застывала в воздухе поднятая рука и тусклый блеск заменял сияние его орлиных глаз — то ужас ледяной волною пробегал у ног его» (2: 208). 8.5.3. «Полилогическая» структура.В пределах данной структуры — общение всегда сопровождается взглядами. Взгляды несут в себе основную коммуникативную информацию. Так в повести «Иуда Искариот», несмотря на хронотопически центральное положение Иуды, предполагающее и центральное положение его зрения, взаимоотношения персонажей постоянно «иллюстрируются» их взглядами, происходит своеобразный диалог взглядов. 1) Идее «равенства» Иуды и Иисуса Христа соответствует их зрительный диалог.
Иуда — Иисус Христос: Иуда «взглядывал на него ласковыми глазами», «искал его глазами», «глазами жадно спрашивал о чем-то спокойно-глубокие глаза Иисуса» (2: 233). Иисус Христос — Иуда: хотя Иисус Христос или вообще не сморит на Иуду, или — «все также чуждо смотрел на него», в двух центральных сценах повести между ними происходит общение именно посредством взглядов. В первом случае — во время проповеди Иисуса Христа, когда Иуда — «презрительно миновав взглядом собравшихся, весь огонь его сосредоточил на Иисусе» (2: 225), и ему видится «колеблющийся призрак». Иисус Христос понимает горделивые мечтания Иуды: «Но Иисус молчал и пристально глядел куда-то. И когда последовали за его взором, то увидели у дверей окаменевшего Иуду с раскрытым ртом и остановившимися глазами» (2: 226). Заметим, что в зрительном диалоге принимают участие все присутствующие. Второй случай — в эпизоде предательства Иуды:
<�Иуда> «быстро придвинулся к Иисусу, ожидавшему его молча, и погрузил, как нож, свой прямой и острый взгляд в его спокойные, потемневшие глаза» (2: 247). «- Иуда, сказал Иисус и молнией своего взора осветил ту чудовищную груду насторожившихся теней, что была душой Искариота, — но в бездонную глубину ее не мог проникнуть. — Иуда! Целованием ли предаешь сына человеческого?» (2: 247). 2) Диалог взглядов сопровождает всю структуру отношений между персонажами в повествовании, которые часто понимают друг друга без слов, только через взгляды.
Иисус Христос — ученики: «Он взглянул испытующе на их добрые лица, опустил голову и сказал тихо <�…>» (2: 245). Иисус Христос — Петр: «Но Иисус молчит, Иисус улыбается и исподлобья с дружеской насмешкой смотрит на Петра» (2: 213). Иоанн — Иисус Христос: «Иоанн, не глядя на учителя…» Фома — Иисус Христос, Иуда: «Он внимательно разглядывал Христа и Иуду, сидевших рядом, и эта странная близость божественной красоты и чудовищного безобразия, человека с кротким взором и осьминога с огромными, неподвижными, тускло-жадными глазами угнетали его ум» (2: 214). Петр — Иисус Христос: «Петр взглянул на Иисуса, встретил его взор и быстро встал» (2: 212). Мария — Иисус Христос: «Неподвижно, как изваяние, сидела у ног его Мария и, закинув голову, смотрела в его лицо» (2: 225). Иоанн — Петр: «Петр сердито засмеялся. Быстро, с укором взглянул на него Иоанн» (2: 228). Иоанн — Иуда: «Но что- то неприятное тревожило левую сторону Иудина лица, — оглянулся: на него из темного угла холодными и красивыми очами смотрит Иоанн» (2: 214). Фома — Иуда: «Иуда как-то боком взглянул на него, и тут Фома впервые смутно почувствовал, что у Иуды из Кариота — два лица» (2: 223). Пилат — Иуда: «С отвращением и страхом он взглядывает вниз — видит большое извивающееся тело, дико двоящееся лицо и два огромных глаза» (2: 254). Иуда — Фома: «Иуда вдруг замолчал и удивленно с ног до головы ощупал его глазами: увидел длинный, прямой стан, серое лицо, прямые прозрачно-светлые глаза» (2: 218), «Он ничего не знал, этот Фома, хотя обо всем расспрашивал, и смотрел так прямо своими прозрачными и ясными глазами» (2: 220). Иуда — Петр: «Иуда злобно взглянул на него» (2: 217). Иуда — Мария: « — Разве это люди? — горько жаловался он на учеников, доверчиво устремляя на Марию свой слепой и неподвижный глаз» (2: 241). Иуда — Анна: «Иуда поклонился и ждал, покорно устремив свой глаз на первосвященника» (2: 235). Анна — Иуда: «И так искусно перемешивал правду с ложью, что внимательно взглянул на него Анна и лениво сказал» (2: 223), «Анна проницательно взглянул на предателя» (2: 234). Иуда-Анна — Анна-Иуда: «Оба замолчали, продолжая с внимание разглядывать друг друга» (2: 235). 8.6. Функция указания на «нулевое» общение («молчание»).«Молчание», отсутствие взгляда (не смотреть) как жест эмоционального состояния и элемент общения посредством взгляда: «И скоро умолкли, избегая смотреть друг на друга» (2: 30); «а он молчал холодно и строго, и глаза его были опущены долу» (2: 194). 8.7. Функция воздействия.Функция воздействия часто реализуется в условиях «актантности» глаз, взгляда. В этом случае глаза, взгляд наделяются способностями субъекта действия, персонифицируются.
Взгляд проникает в человека, выворачивает и рассматривает душу: «Но она молчала, и взгляд ее, холодно-пытливый, проникал в глубь меня, выворачивал мою душу и с странным любопытством рассматривал ее» («Ложь») (1: 273). Глаза, взгляд обещают: «Не ужас, а тихий покой обещал он» <�взгляд загримированного Елеазара> (2: 207). Взгляд «вдавливает в стену» (пройти мимо человека, не видя, как мимо стены): «он своим безразличным, невидящим вдавливал меня в стену, и я делался таким же плоским и взглядом словно несуществующим для глаз, как стена» («Ложь». 1: 269); <�Иуда> «отвел в сторону Фому и, точно прикалывая его к стене своим острым взглядом, спросил в недоумении» (2: 242). Взгляд «стирает», лишает материальности, смысла: «и множество прекрасно одетых надменных людей становилось подобно пустоте воздуха под взорами его» (2: 205). Взгляд вызывает чувство страха: «когда на их глаза падал мой светлый и веселый взгляд, лица их бледнели» («Ложь») (1: 274). Глаза вбирают в себя чужую жизнь: «Со страхом и болью я чувствовал, что моя жизнь тоненьким лучом переходит в ее глаза, пока я становился чужим для самого себя, опустевшим и безгласым — почти мертвым» («Ложь». 1: 269). Глаза губят «всё»: «всё, что служит к утверждению жизни, смысла и радостей Так погибало под равнодушным взором чудесно воскресшего ее» («Елеазар». 2: 205). Глаза допрашивают: «Август сел и, допрашивая взором столько же, как словами, начал беседу» («Елеазар») (2: 206); «заглядывают в глаза, в самый зрачок и допрашивают тебя о кошельке» («Иго войны») (6: 21); «Значит, важно и нужно, если столько людей и с таким беспокойством собираются вкупе и зовут Бога — и мне ли, с моим маленьким умишком, спорить против них и допрашивать!» («Иго войны») (6: 51). Глаза, взгляд обманывают: «Не ужас, а тихий покой обещал он, и нежной любовницей, сострадательною сестрою, матерью казалось Бесконечное» (2: 207). * * *
Повреждение лица, глаз указывает на физическое (социальное) насилие. Повреждение лица персонажей — деталь, встречающаяся во всех произведениях Андреева.
«Физиономия Гараськи, с большим отвислым носом, бесспорно служившим одном из причин его неустойчивости, покрытая жиденькой и неравномерно распределенной растительностью, хранила на себе вещественные знаки вещественных отношений к алкоголю и кулаку ближнего. На щеке у самого глаза виднелась царапина, видимо, недавнего происхождения» («Баргамот и Гараська») (1: 47). «- А это что у тебя? — заметил я, что одна щека Алеши багрово-красная и под глазами царапина» («Алеша-дурачок») (1: 56). «Страшная болезнь, известная в народе под именем волчанка, изъела ему лицо как заправский жестокий зверь» («В Сабурове») (1: 93). Убить человека, избавиться от влияния его взгляда — значит раздавить его лицо, выбить, выжечь глаза.
«Меркулов кружился вместе с ней, но не мог схватить ее: у нее была ушиблена голова, она ничего не понимала и в диком ужасе царапалась ногтями и выла. Левый глаз у нее был выбит каблуком» («Весенние обещания») (1: 485). «Один солдат почти подбежал к нам. У него было размозжено лицо, и остался один только глаз, горевший дико и страшно» («Красный смех») (2: 37). «Ран и крови почти не видно было, они остались где-то под одеждой, и только у одного глаз, выбитый пулей, неестественно и глубоко чернел и плакал чем-то черным, похожим в темноте на деготь» («Губернатор») (2: 102). «Человек в чуйке. Петька, у тебя ножик! Ножиком его полосни! По горлу!» — «Петька (фальцетом). Нет, я его лучше — каблуком. Раз!» — «Сперанский (таинственно, со зловещей убедительностью). Мертвый! Глаз нету!» («Савва») (2: 440–441). «На другой день по приказу императора каленым железом выжгли Елеазару глаза и на родину отправили его» («Елеазар») (2: 208). 8.8. Функция памяти («логика подразумевания»).Глаза хранят память о предыдущем внешнем виде человека:
«С таким лицом предстал он людям во второй своей жизни; но оно казалось естественным тем, кто видел его погребенным» (2: 193). «Логика подразумевания имеет отношение к исчислению высказываний; разница между подразумеванием и умозаключением состоит не в природе отношений, связывающих два простых высказывания, а в том, что в одном случае наличествуют оба из них, а в другом — только одно» . § 9. Глаза — видение, воображениеВ повествованиях Андреева почти нет снов, персонажи писателя видят, воображают необычайное наяву, с открытыми глазами.
«Раскаленный воздух дрожал, и беззвучно, точно готовые потечь, дрожали камни; и дальние ряды людей на завороте, орудия и лошади отделились от земли и беззвучно, студенисто колыхались — точно не живые люди это шли, а армия бесплотных теней» («Красный смех») (2: 23). «Искариот остановился у порога и, презрительно миновав взглядом собравшихся, весь огонь его сосредоточил на Иисусе. И по мере того как смотрел, гасло все вокруг него, одевалось тьмою и безмолвием, и только светлел Иисус с своею поднятой рукою. Но вот и он словно поднялся в воздух, словно растаял и сделался такой, как будто весь он состоял из надозерного тумана, пронизанного светом заходящей луны; и мягкая речь его звучала где-то далеко-далеко и нежно. И, вглядываясь в колеблющийся призрак, вслушиваясь в нежную мелодию далеких и призрачных слов, Иуда забрал в железные пальцы всю душу и в необъятном мраке ее, молча, начал строить что-то огромное» («Иуда Искариот») (2: 225). § 10. Глаза, взгляд в структуре описанияВ перспективе исследования, определяя место лексем и образов «глаза», «взгляд» в структуре описаний, необходимо учесть, что, во-первых, в определенной ситуации Андреевым используются одни и те же поэтические приемы, во-вторых, эксплуатируется одна и та же авторская форма: на уровне авторской персонной системы — монотипный персонаж в его противопоставлении персонажу-антогонисту-другу; на уровне авторской ситуативности — ситуация интеллектуального переживания; на уровне поэтической функции — одна и та же поэтическая функция глаз, взгляда; на уровне авторской семантики — одна и та же семантика глаз, взгляда. * * *Семантическое поле зрения в текстах Андреева — самое широкое, вбирающее в себя характеристику персонажа через внешний вид, физическое видение, связь миров феноменального и ноуменального. По существу, такие рассказы, как «Иуда Искариот», «Елеазар» полностью построены на «симфонии» взглядов, авторском видении и взаимовидении персонажей. Таким образом, анализируя семантическое поле зрения в прозе писателя, мы обнаруживаем не только его индивидуальное видение мира и словесное выражение этого видения, но оказываемся в кругу проблем общечеловеческой способности зрительного восприятия. Примечания
|
|
|
||||
|
|
||||
 |
||||
|
||||