Если говорить о ведущих чертах в литературном таланте Булгакова-прозаика, то едва ли не первой среди прочих мы назвали бы его многообразие как художника. В наибольшей степени, быть может, это видно на примере его знаменитого романа «Мастер и Маргарита», который он начал писать в 1928 году и закончил, в главном, перед смертью в 1940-м. Это не только произведение с двумя сюжетами, где, с одной стороны, рассказывается история романа о Христе и Пилате и, с другой, сам этот роман передается в некоторых главах, но где мы встречаем — иногда обособленно, а иногда тесно связанное одно с другим — и драму великой жертвенной любви, и сатиру на советское общество 20-х годов, и реминисценции из «Фауста» Гёте, растворенные в картинах советской действительности, а также множество других фантасмагорических эпизодов, гротескно переплетенных с реальностью. И кроме того, через весь роман проходит религиозно-философский слой, охватывающий вопросы существования Бога, продолжения жизни личности после смерти, ответственности человека за все действия в своем земном существовании и вообще вопросы смысла нашей жизни. Большее многообразие едва ли возможно себе представить. Вблизи романа «Мастер и Маргарита» ранняя проза Булгакова выглядит куда более скромно, хотя в ней заложены истоки всех его позднейших исканий. Парадоксально, но «возвращение» Булгакова-прозаика советскому читателю состоялось публикацией именно «Мастера и Маргариты», во многом благодаря усилиям общественности. Вениамин Каверин в 1965 году заметил: «Несмотря на всю его сложность, давно пора издать роман «Мастер и Маргарита», потому что по своей необычности едва ли найдется ему равный во всей мировой литературе» (Каверин В. Собр. соч., т. 6. М., 1966, с. 544). Пожелания Каверина и его друзей увенчались успехом. Зимой 1966/67 года роман Булгакова, хотя и в урезанном цензурой виде, вышел в журнале «Москва». Он сразу был перепечатан на Западе и переведен на многие языки, так что стал достоянием миллионов читателей за границей, в то время как на Родине был желанной добычей на черном рынке.

Получив возможность ознакомиться с романом «Мастер и Маргарита», читатель в Советском Союзе, однако, до перестройки не мог найти достаточно внятного ответа о начале пути Булгакова (маленький сборник 1925 года «Дьяволиада» давно стал величайшей библиографической редкостью). Только перестройка и последовавшая вскоре волна возвращения и включения в духовный оборот запрещенной на Родине долгое время русской литературы привели к полному снятию запретов на раннюю булгаковскую прозу. Некоторые из публикуемых в этом сборнике текстов появляются также впервые в Советском Союзе.

Главная цель настоящего сборника заключается в том, чтобы показать богатство таланта Булгакова и истоки его творчества, давшие начало тому многообразному художественному миру, который сделал его одним из крупнейших русских прозаиков и драматургов.

Перед нами трезвые наблюдения очевидца или полученные от рабкоров и переработанные факты рядом с рассказами, исполненными поэтической фантазией, автобиографические впечатления, почерпнутые в основном из двух сфер деятельности молодого Булгакова — врача и литератора. Этот литератор был и журналистом, и писателем, и сатириком, и трагиком, и реалистом, и фантастом. Как журналист он был обязан прежде всего Киеву и Москве — оттуда большинство его наблюдений, там он прежде всего писал. Но географическая сфера его впечатлений, разумеется, не ограничена этими двумя городами. Как писатель он был выразителем своего времени, многоликой борьбы между старой и новой эпохами. Булгаков ужасался при виде того, насколько реальная действительность отличалась от идеалов революции, что многие борцы за новое справедливое общество на деле боролись за собственную власть и что сама идея в основе своей была недоступной утопией.

Самым выдающимся произведением среди ранних текстов Булгакова является повесть «Собачье сердце», написанная в 1925 году, но опубликованная в Советском Союзе только в 1987-м, после того как издательство «Посев» во Франкфурте-на-Майне (ФРГ) опубликовало ее еще в 1968 году. Это повесть о крушении идеи, будто нового человека можно создать искусственными средствами, и в этом смысле она перекликается с рассказом «Роковые яйца». «Собачье сердце» является первым крупным примером того, как небольшое по объему произведение включает в себя все многообразие булгаковского творчества, что, понятно, можно обнаружить лишь при сопоставлении разных текстов писателя.

Михаил Булгаков, русский по национальности, родился на Украине в Киеве и имел особое пристрастие к Гоголю, творчество которого мощно и очень конкретно влияло на его произведения. Оба имели свой, особый взгляд на абсурдность окружающей их среды, на отрицательные явления социального мира, оба изображали фантастическую жизнь нечисти — ведьм, бесовщины, вплоть до самого Сатаны, — которую они изобразили с комической подсветкой, не лишая при этом серьезности фона, а, напротив, используя показ этого мира для образного выражения философских, метафизических элементов и не пренебрегая одновременно развлекающим читателя литературным гротеском. Чичиков в Советской стране — эта идея Булгакова стала рассказом, но могла бы стать темой и для более широкого повествования.

Насколько богата тематика Булгакова-прозаика! Будни Советской России 20-х годов, преступный мир, драма коммунальной жилплощади, ужасающее медицинское обслуживание, бедность снабжения, горькое пьянство, несоответствие официальной пропаганды и действительности. Но через этот внешний слой — то в большей, то в меньшей степени — постоянно просачивается нечто самое важное в нашей жизни: человек в своей среде; человек наедине со своей ответственностью за содеянное; человек как часть общества.

…В 1909-1916 годах Булгаков посещал университет, однако в отличие от многих других писателей предпочел филологическому факультету медицинский. Он работал в 1916-1917 годах земским врачом в селе Никольском Сычевского уезда Смоленской губернии, потом вернулся в Киев и имел там частную практику. В 1919 году Булгаков закончил свою врачебную деятельность и обратился к литературе, в частности, к театру. Гражданская война была новым смутным временем. Булгаков своим высоким душевным чутьем воспринял не только опасности своего времени, но и отдаленного будущего.

Кажется, первым его прозаическим текстом является включенное в данный сборник эссе «Грядущие перспективы», что-то вроде стихотворения в прозе, которое он напечатал в газете «Грозный» 13 (26) ноября 1919 года. В этом тексте слышится глубокое беспокойство. Булгаков, с одной стороны, обращается к своим современникам, но с другой стороны, и к их внукам, то есть к тем, кто живет сегодня — примерно в пору столетия со дня его рождения — и читает его произведения. Уже на этом примере очевидно, что не только романы, повести, рассказы и пьесы Булгакова, но и его политические эссе и его фельетоны сохранили свою силу и заслуживают сегодня переиздания и нового прочтения.

В 1920-1921 годах Булгаков жил на Кавказе, работал в печати и писал для театра. Первые его пьесы были поставлены во Владикавказе. К 1921 году завершилась гражданская война и жизненные условия в Москве немного улучшились. Многие писатели, в том числе и Булгаков, переехали туда и зарабатывали самое необходимое подённой журналистикой. Булгаков писал для газеты железнодорожников «Гудок», вместе с И. Бабелем, И. Ильфом, В. Катаевым, Ю. Олешей и К. Паустовским, писал и для еженедельника «Накануне», газеты, которая редактировалась в Москве, но печаталась в Берлине и имела целью содействовать возвращению эмигрантов-«сменовеховцев».

В состав редакции в Москве входил литератор Эмилий Львович Миндлин. В своих воспоминаниях он рассказывает, что Алексей Толстой, живший тогда еще в Берлине, особенно высоко ценил тексты Булгакова. Толстой был редактором литературного приложения «Накануне». Миндлин цитирует его просьбу: «Шлите побольше Булгакова». Миндлин вспоминает далее, как обе редакции — московская и берлинская бросались на рукописи Булгакова. Иногда московская редакция брала себе для общей части то, что было предназначено для литературного приложения.

В воспоминаниях Миндлина сохранился литературный портрет Булгакова той поры, фельетоны, рассказы или выдержки из более крупных литературных произведений которого тогда появлялись в «Накануне», значит, того Булгакова, который представляется в данном сборнике во всем своем творческом многообразии.

«Вот уж не помню, когда именно и как он впервые появился у нас в респектабельной московской редакции. Но помню, что еще прежде чем из Берлина пришла газета с его первым напечатанным в «Накануне» фельетоном, Булгаков очаровал всю редакцию светской изысканностью манер. Все мы, молодые, чья ранняя юность совпала с годами военного коммунизма и гражданской войны, были порядочно неотесаны, грубоваты либо нарочито бравировали навыками литературной богемы.

В Булгакове все — даже недоступные нам гипсово-твердый ослепительно свежий воротничок и тщательно повязанный галстук, не модный, но отлично сшитый костюм, выутюженные в складочку брюки, особенно форма обращения к собеседникам с подчеркиванием отмершего после революции окончания «с», вроде «извольте-с» или «как вам угодно-с», целованье ручек у дам и почти паркетная церемонность поклона, — решительно все выделяло его из нашей среды. И уж конечно, конечно, его длиннополая меховая шуба, в которой он, полный достоинства, поднимался в редакцию, неизменно держа руки рукав в рукав!» (Миндлин Э. Необыкновенные собеседники, 1968, с.145).

Вот перед нами Михаил Булгаков двадцатых годов — смесь авангарда с консерватизмом, личность, которую можно было либо принимать, либо отвергать, независимый писатель. Новым руководителям ключевых позиции в идеологии и культуре такие люди мешали. Эти критики, редакторы или писатели видели идеал не в плюрализме, но в одностороннем исповедании восторжествовавшей идеологии. Многообразие им было подозрительно. Они подавляли неугодных — будь то Анна Ахматова, Осип Мандельштам или Михаил Булгаков; они поощряли середняков и подхалимов.

В первое время работы в Москве Булгаков имел возможность публиковать свои вещи. 1925 год был годом успеха и разочарования. Его роман «Белая гвардия», который, изображая события гражданской войны на Украине, объективно описал противников большевиков, «белых» в их русском национальном сознании и их связи с исторической традицией, в 1924 году принял к публикации журнал «Россия». Однако после появления двух третей в двух номерах журнал, стоявший на позиции, близкой газете «Накануне», прекратил свое существование. Для советского читателя роман «Белая гвардия» десятилетиями оставался недоступным.

В 1925 году Булгаков смог выпустить свою первую книгу «Дьяволиада», в которую он включил пять рассказов. Сюда вошла и написанная в 1924 году фантастически-гротескная повесть «Роковые яйца», которая в феврале того же года была напечатана в литературно-художественном сборнике «Недра» и почти одновременно появилась в еженедельнике «Красная панорама». С января 1925 года Булгаков написал новую — «Собачье сердце», с надеждой на ее публикацию в сборнике «Недра». Сообщения о первом чтении в редакции свидетельствуют о возникших проблемах. Булгакова просили закончить повесть как можно скорее, так как в редакции теплилась надежда, что до осени 1925 года еще существовала возможность пробить «Собачье сердце» через Главлит. 7 и 21 марта 1925 года Булгаков читал свою повесть перед кругом примерно 45 писателей (на Никитинских субботниках). Один из слушателей М. Я. Шнейдер сказал: «Это первое литературное произведение, которое осмеливается быть самим собой. Пришло время реализации отношения к происшедшему». Из этой характеристики, которую я (как и некоторые другие) взял из книги Мариэтты Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова» (1989), вновь возникает то же самое впечатление, которое складывалось из описания Миндлиным Булгакова в редакции «Накануне»; человек необыкновенной самостоятельности. Другой поклонник Булгакова в 1925 году поставил дебют Булгакова в один ряд с дебютами Достоевского и Л. Толстого. Он имел на это полное право.

Но судьбе было угодно, чтобы воздействие Булгакова-прозаика на своих современников этим дебютом завершилось. Булгакова преследовали до его кончины в 1940 году.

Репрессии начались с повести «Собачье сердце». Редакция «Недр» сообщила Булгакову 21 мая 1925 года, что править «Записки на манжетах» и «Собачье сердце» нет смысла, так как эти вещи в целом недопустимы. Рекомендовали Булгакову послать рукопись могущественному Л. Б. Каменеву. К концу лета 1925 года надежды возобновились, однако в сентябре был получен категорический отказ Каменева («печатать ни в коем случае нельзя»). 7 мая 1926 года рукопись была конфискована во время обыска квартиры Булгакова.

1925 год был важным не только для прозы Булгакова. Для Булгакова-драматурга этот год стал началом пусть краткой, по успешной деятельности. Он смог, хотя с большим трудом и немалыми цензурными потерями, получить разрешение на постановку сценической редакции романа «Белая гвардия» (измененного настолько, что Булгаков дал ему новое название «Дни Турбиных») во МХАТе. Затем такой же успех вызвала постановка сатирической пьесы «Зойкина квартира», которая впервые была поставлена в 1926 году на сцене Театра имени Вахтангова. «Так в течение 1925 года Булгаков из беллетриста, знакомого узкому кругу любителей, стал драматургом, известным, правда, еще не публике, но московским театрам — режиссуре и актерам, театральным критикам. Ему пишут уже из ленинградских театров и просят обе пьесы». Такими словами определяет Мариэтта Чудакова 1925 год (с. 255).

Основу положил Московский Художественный театр, который попросил Булгакова написать инсценировку романа «Белая гвардия». Миндлин, охватывая всю жизнь Булгакова, констатирует: «МХАТ не ошибся. В театр пришел крепкий и строгий драматург. Насмешливый, преданный театральному искусству, несговорчивый, мудрый Булгаков. Недаром в театре Булгакова называли «рыцарем искусства». Он был подлинным его рыцарем — без страха и упрека. Булгаков пришел в МХАТ, и с тех пор вся его жизнь до последних дней была связана с этим театром. О своей приверженности к МХАТу Булгаков говорил: «Я прикреплен теперь к нему, как жук к пробке». Путь драматурга — тяжелый путь. Он не усеян лавровыми ветвями. И Булгаков — прошел его с величайшим мужеством» (с. 140-141). Конец 1926 года принес Булгакову крупный успех — постановка пьес «Бег» и «Дни Турбиных» на двух сценах Москвы. Они вызвали много острой политической критики, по зрители были в восторге.

До 1929 года Булгакова как драматурга терпели.

Пьеса «Бег», написанная в 1926-1928 годах, углубляет проблематику «Дней Турбиных». В 1928 году, однако, после бурной дискуссии она была запрещена (см. «Правда», 1928, 24 октября). После письма В. Билль-Болоцерковского Сталину тот 2 февраля 1929 года оценил Булгакова как «антисоветское явление». Комедия-гротеск «Багровый остров», законченная в марте 1927 года, хотя и была поставлена, но уже к концу лета 1929 года была запрещена. Этот год поставил и конец (как оказалось, временный) постановкам «Дней Турбиных».

6 марта 1929 года можно было прочитать в «Вечерней Москве»: «Театры освобождаются от пьес Булгакова».

Булгакова отравили. Имеющие власть критики, не способные понять гениальность Булгакова как писателя и драматурга, уничтожали его. Эмилий Миндлин рассказывает, как относился Булгаков публично к таким противникам. Обычно Михаил Афанасьевич избегал посещать подобные дискуссии о своем творчестве. Эти дискуссии были равны гражданской казни. Раз, однако, он посетил такое мероприятие, на котором один из главных его критиков, журналист Орлинский, должен был выступить.

Диспут происходил в здании театра имени Мейерхольда, па площади Маяковского. (Тогда она называлась по-старому — Триумфальной.) Здание театра стояло на месте нынешнего здания Концертного зала имени Чайковского.

Появление автора «Дней Турбиных» в зале, настроенном недружелюбно к нему, произвело ошеломляющее впечатление. Никто не ожидал, что Булгаков придет. Послышались крики: «На сцену! На сцену его!»

Булгакову предложили подняться на сцену. А если он пожелает сказать что-нибудь в свое оправдание — пожалуйста! «Обвиняемому» предоставляется слово!

Очевидно, не сомневались, что Булгаков пришел проспать прощения, каяться и бить себя кулаком в грудь. Ожидать этого могли только те, кто не знал Михаила Афанасьевича.

Он медленно, преисполненный собственного достоинства, проследовал через весь зал и с высоко поднятой головой взошел по мосткам на сцену. За столом президиума уже сидели готовые к атаке ораторы, и среди них — на председательском месте «сам» Орлинский.

Михаил Афанасьевич приблизился к столу президиума, па мгновение застыл, с видимым интересом вглядываясь в физиономию Орлинского, очень деловито, дотошно ее рассмотрел и при неслыханной тишине в зале сказал:

— Покорнейше благодарю за доставленное удовольствие. Я пришел сюда только за тем, чтобы посмотреть, что это за товарищ Орлинский, который с таким прилежанием занимается моей скромной особой и с такой злобой травит меня на протяжении многих месяцев. Наконец-то я увидел живого Орлинского, получил представление. Я удовлетворен. Благодарю вас. Честь имею.

И с гордо поднятой головой, не торопясь спустился со сцены в зал и с видом человека, достигшего своей цели, направился к выходу при оглушительном молчании публики.

Шум поднялся, когда Булгакова уже не было в зале (Миндлин, с. 149-150).

Орлинский был только одним из многих, которые преследовали Булгакова. Так, один из вождей РАПП, драматург Владимир Киршон, в 1929 году на XVII губернской партийной конференции не только бил по самому Булгакову, но — приспосабливаясь к термину классовой борьбы «подкулачник», также и по «подбулгачникам».

На десятом году своей литературной деятельности, к концу 1929 года, Булгаков больше не видел выхода. Он обратился к влиятельным лицам, в том числе к Горькому, чтобы получить разрешение на выезд из СССР вместе со своей женой. 28 августа 1929 года он пишет своему брату: «Теперь сообщаю тебе, мой брат: положение мое неблагополучно.

Все мои пьесы запрещены к представлению в СССР и беллетристической ни одной строки моей не напечатают. В 1929 году совершилось мое писательское уничтожение. Я сделал последнее усилие и подал Правительству СССР заявление, в котором прошу меня с женой моей выпустить за границу на любой срок.

В сердце у меня нет надежды. Был один зловещий признак — Любовь Евгеньевну не выпустили одну, несмотря на то, что я оставался. (Это было несколько месяцев тому назад!)

Вокруг меня уже ползает змейкой темный слух, что я обречен во всех смыслах.

В случае, если мое заявление будет отклонено, игру можно считать оконченной, колоду складывать, свечи тушить…

Мне придется сидеть в Москве и не писать, потому что не только писаний моих, но даже фамилии моей равнодушно видеть не могут. Без всякого малодушия сообщаю тебе, мой брат, что вопрос моей гибели это лишь вопрос срока, если, конечно, не произойдет чуда. Но чудеса случаются редко».

С 18 по 28 марта 1930 года Булгаков составил обширное, состоящее из 11 пунктов письмо, обращенное лично Сталину, чтобы получить разрешение на выезд или хотя бы иметь какую-либо возможность для существования в Советском Союзе. В этом письме он писал:

«(…) После того, как все мои произведения были запрещены, среди многих граждан, которым я известен как писатель, стали раздаваться голоса, подающие мне один и тот же совет:

Сочинить «коммунистическую пьесу» (в кавычках я привожу цитаты), а кроме того, обратиться к Правительству СССР с покаянным письмом, содержащим в себе отказ от прежних моих взглядов, высказанных мною в литературных произведениях, и уверения в том, что отныне я буду работать как преданный идее коммунизма писатель-попутчик.

Цель: спастись от гонений, нищеты и неизбежной гибели в финале.

Этого совета я не послушался. Навряд ли мне удалось бы предстать перед Правительством СССР в выгодном свете, написав лживое письмо, представляющее собой неопрятный ц к тому же наивный политический курбет. (…) Созревшее во мне желание прекратить мои писательские мучения заставляет меня обратиться к Правительству СССР с письмо правдивым. (…)

Я доказываю с документами в руках, что вся пресса, а с нею вместе и все учреждения, которым поручен контроль репертуара, в течение всех лет моей литературной работы единодушно и с необыкновенной яростью доказывали, что произведения Михаила Булгакова в СССР но могут существовать. (…) Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, мой писательский долг, так же и призывы к свободе печати». Это письмо полно отчаяния и полно достоинства. Оно содержит ту гласность и ту защиту достоинства человека, за которые выступает сегодня общественность под знаками перестройки и гласности.

О реакции Сталина в обиходе ходили разные версии. 18 апреля 1930 года, то есть через четыре дня после самоубийства Маяковского, на следующий день после его похорон, диктатор позвонил Михаилу Булгакову. В воспоминаниях жены Булгакова этот телефонный разговор передается так: «Михаил Афанасьевич (…) взъерошенный, раздраженный, взялся за трубку и услышал:

— Михаил Афанасьевич Булгаков?

— Да, да.

— Сейчас с вами товарищ Сталин будет говорить.

— Что? Сталин? Сталин?

И тут же услышал голос с явным грузинским акцентом. После слов взаимного приветствия и обещания, что Булгаков будет по письму «благоприятный ответ иметь», был задан вопрос: «А может быть, правда — вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?» (Михаил Афанасьевич сказал, что он настолько не ожидал подобного вопроса — да он и звонка вообще не ожидал, — что растерялся и не сразу ответил.)

— Я очень много думал в последнее время — может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.

— Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?

— Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.

— А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами.

— Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с вами поговорить.

— Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего».

Намеченная встреча никогда не состоялась, но Булгаков сразу получил работу, пусть и в скромном качестве ассистента режиссера во МХАТе. Он поставил инсценировку «Мертвых душ». Репетиции начались 2 декабря 1930 года. А вообще мучительная судьба в московских театрах его пьес не переменилась к лучшему. Втайне Булгаков писал свой роман «Мастер и Маргарита».

Константин Паустовский сообщает, как Булгаков в устных рассказах развивал свой телефонный разговор со Сталиным фантастическим образом.

Я помню один такой рассказ.

Булгаков якобы пишет каждый день Сталину длинные и загадочные письма и подписывается: «Тарзан».

Сталин каждый раз удивляется и даже несколько пугается. Он любопытен, как и все люди, и требует, чтобы Берия немедленно нашел и доставил к нему автора этих писем. Сталин сердится: «Развели в органах тунеядцев, одного человека словить не можете!»

Наконец Булгаков найден и доставлен в Кремль. Сталин пристально, даже с некоторым доброжелательством его рассматривает, раскуривает трубку и спрашивает, не торопясь:

— Это вы мне эти письма пишете?

— Да, я, Иосиф Виссарионович. Молчание.

— А что такое, Иосиф Виссарионович? — спрашивает обеспокоенный Булгаков.

— Да ничего. Интересно пишете. Молчание.

— Так, значит, это вы — Булгаков?

— Да, это я, Иосиф Виссарионович.

— Почему брюки заштопанные, туфли рваные? Ай, нехорошо! Совсем нехорошо!

— Да так… Заработки вроде скудные, Иосиф Виссарионович.

Сталин поворачивается к наркому снабжения:

— Чего ты сидишь, смотришь? Не можешь одеть человека? Воровать у тебя могут, а одеть одного писателя не могут? Ты чего побледнел? Испугался? Немедленно одеть. В габардин! А ты чего сидишь? Усы себе крутишь? Ишь, какие надел сапоги! Снимай сейчас же сапоги, отдай человеку. Все тебе сказать надо, сам ничего не соображаешь!

И вот Булгаков одет, обут, сыт, начинает ходить в Кремль, и у него завязывается со Сталиным неожиданная дружба. Сталин иногда грустит и в такие минуты жалуется Булгакову:

— Понимаешь, Миша, все кричат — гениальный, гениальный. А не с кем даже коньяку выпить!

Так постепенно черта за чертой, крупица за крупицей идет у Булгакова лепка образа Сталина. И такова добрая сила булгаковского таланта, что образ этот человечен и даже в какой-то мере симпатичен. Невольно забываешь, что Булгаков рассказывает о том, кто принес ему столько горя.

Однажды Булгаков приходит к Сталину усталый, унылый.

— Садись, Миша. Чего ты грустный? В чем дело?

— Да вот пьесу написал.

— Так радоваться надо, когда целую пьесу написал. Зачем грустный?

— Театры не ставят, Иосиф Виссарионович.

— А где бы ты хотел поставить?

— Да, конечно, в МХАТе, Иосиф Виссарионович,

— Театры допускают безобразие! Не волнуйся, Миша. Садись.

Сталин берет телефонную трубку.

— Барышня! А, барышня! Дайте мне МХАТ! МХАТ мне дайте! Это кто? Директор? Слушайте, это Сталин говорит. Алло! Слушайте!

Сталин начинает сердиться и сильно дуть в трубку.

— Дураки там сидят в Наркомате связи. Всегда у них телефон барахлит. Барышня, дайте мне еще раз МХАТ. Еще раз, русским языком вам говорю! Это кто? МХАТ? Слушайте, только не бросайте трубку! Это Сталин говорит. Не бросайте! Где директор? Как? Умер? Только что? Скажи, пожалуйста, какой пошел нервный народ! (См.: Паустовский. Собр. соч., т. 5, 1968, с. 447-449).

Булгаков был и оставался сатириком. Он преодолевал трагические испытания тем, что предавал их смеху. Сталин был властителем жизни и смерти любого человека в СССР. Не только его слово смогло убить, даже намеченное слово смогло — как в этом рассказе Булгакова — погубить человека.

Его собственная жизнь была подорвана в борьбе со властью. Его не арестовали, а разрешили работать в театре и в опере, и он получал только тогда какие-то возможности творчества, когда не создавал ничего собственного, но основывался на классиках (например, на Moliere, Cervantes). Дома росло его главное произведение, роман «Мастер и Маргарита».

В 1932 году произошел сюрприз: по высочайшему разрешению, то есть приказу — вновь поставили его пьесу о героизме Добровольческой армии «Дни Турбиных». Спектакль остался па сцене до 1941-го. Сталин лично посещал его 17 раз. Всего с 1926-го по 1941-й пьеса «Дни Турбиных» была поставлена 987 раз (но исключительно во МХАТе).

Не только для этой пьесы, но вообще для всего творчества Булгакова его смерть (1940) была сигналом к полному забвению. В учебном пособии для десятого класса средней школы «Русская советская литература» под редакцией Л. И. Тимофеева, которое в 1951 году было опубликовано в Москве, фамилии Михаила Булгакова нет. Для советского школьника, читателя и зрителя больше не было писателя Булгакова.

Лишь «оттепель» (1953-1964) была началом его первого возвращения в русскую литературу. В 1955 году появились его пьесы «Дни Турбиных» и «Последние ночи». В 1962 году был опубликован сборник пьес, в который вошли и «Бег», «Кабала святош», и «Дон Кихот». Тот же самый год подарил советскому читателю его биогра-фический роман «Жизнь господина де Мольера», а «Театральный роман» последовал в 1965-м. В журнале «Москва» роман «Мастер и Маргарита» появился в тот момент, когда бюрократия брежневского периода еще не полностью затормозила движение в культурной области, в 1966-1967 годах (первоначально со многими купюрами, позже, после полной публикации на Западе, в оригинальной редакции).

В Федеративной Республике Германии, в США, в Англии и во Франции с 1955-го регулярно публиковались тексты Булгакова, которые в те времена в Советском Союзе еще были запрещены.

Политика перестройки сделала возможным, чтобы читатель в Советском Союзе смог знать произведения Булгакова полностью. Появились запретные комедии раньше, повесть «Собачье сердце» публиковалась уже неоднократно и несколько раз поставлена на сцене, предстоит издание всей ранней прозы Булгакова, из которой здесь выбраны примеры с целью показать его художественное, стилистическое и сюжетное многообразие.

Русская литература без Булгакова была бы намного беднее. С появлением его произведений, в том числе и ранней прозы, она стала теперь богаче.